Пари с будущим - Страница 152

152

— Ах, вот оно что! Ну что же, я дождусь, когда вывеска твоя будет завершена. Только пообещай мне, что я увижу ее первым!

— Обещаю, отец, — с напускной, веселой торжественностью поклялся Леонардо и добавил себе под нос, когда да Винчи-старший уже покидал мастерскую и не мог его слышать: — Во всяком случае, первым из тех, кто имеет плоть и кровь.

Он усмехнулся. Вывеска! Стал бы он стараться ради вывески для какого-то трактира! Это будет настоящий боевой щит, одним своим видом повергающий в трепет врага. Выпад — парирование — уход! Художник бьется кистью! Леонардо прекратил шутливую дуэль и победно воздел над собой свое оружие, а его неосязаемый, но самый первый зритель, покачав головою, с усмешкой отвернулся…

Убедившись, что отец не собирается возвращаться, юноша рывком сорвал покрывало. Еще немного — и картина будет готова. Еще совсем немного, но спешить не нужно. Достаточно ли жуток взор химеры, выползающей из бездны?

Леонардо сложил руки на груди, отстранился, прищурился и для верности еще откинул русоволосую голову, чтобы охватить рассеянным взором весь щит.

И вдруг это случилось снова, теперь уже здесь! Но все в точности, как тогда, в доме матери, одиннадцать лет тому назад…

Пространство заколыхалось, замерцало солнце в окне, воздух задрожал горячим маревом…

…Он видит себя в карете, и хотя этому бородатому старику уже, наверное, лет тридцать пять, или сорок, а то и все пятьдесят — словом, старик, — юноша узнает в нем себя и слышит то, что слышит путник:

— le Cheval de Troie! — кричат на площади.

Десятки арбалетных стрел летят в статую гигантского коня — самого гениального, что когда-либо изваял человек.

— le Cheval de Troie! — неистовствуют французские солдаты.

И юноша видит, как старик в карете устало прикрывает лицо рукой, а лошади под свист кнута, храпя, несут экипаж прочь из большого города.

— le Cheval de Troie! Vous devez tirer dans la tete!

Картина быстро изменяется, уходят под землю постройки, и, взмахнув крыльями, фантазия летит на простор, в эти загадочные, подернутые туманной дымкой дали, за холмы и долы, за таинственный горизонт бытия… Словно во сне, слышит юноша всё те же голоса: «Le pere de la Terreur!» Но уже не стрелы, а пушечные ядра язвят гигантскую голову человека неведомой расы, разбивая вдребезги ее каменные черты. И молчаливо взирают на их ярость и на странно одетых иноземных солдат вечные пирамиды сердца пустыни…

Леонардо обнаружил себя скорчившимся на низком табурете в углу.

— Мама! — прошептал он, как тогда, и опомнился: уж много времени она живет в лучшем мире и смотрит на него глазами безмолвного хранителя.

Не было сил даже пошевелить рукой, а в груди кололо так, что не вздохнешь. Это случилось опять, и он не понимал, отчего такое происходит с ним, а главное — что оно означает. И еще: неужели он, пятнадцатилетний мальчишка, когда-нибудь превратится в такого древнего старика, как тот, кого он видел сейчас в карете?! Вихрь вопросов пронесся в голове, оставаясь без ответа.

Со щита скалилась омерзительная химера, сотканная из частей тех тварей, что избрал для натуры молодой художник. И в ней до сих пор чего-то не хватало… Не хватало божьей искры, дабы срослись воедино разрозненные члены ужасающего существа.

Лукавый ангел хранил молчание.

Идея вспыхнула, словно возрожденная Господом звезда на небосклоне, и всё вдруг стало просто и понятно. Юноша вскочил, стянул волнистые волосы завязкою в хвост, чтобы не мешались, схватил кисть… и опомнился, когда картина была окончена. За окном царила непроглядная темень, светильники, невесть кем зажженные, догорали.

Утирая пот предплечьем перепачканной в краске руки, Леонардо отступил. Со щита Медузы, как он прозвал творение для себя, сползало адское чудовище, и вонь от дохлых мышей и ящериц была амброзией в сравнении со смрадом дыхания химеры. Всё было в ней правдиво — и оскал, и изворот тяжелого тела, и мохнатые паучьи лапы, и вытаращенные глаза, будто слепленные из сотен маленьких пчелиных сот…

А утром юноша очнулся от отцовского вопля. Заснув глубоко ночью у мольберта, Леонардо позабыл накрыть щит полотном.

Сер Пьеро со всех ног улепетывал из мастерской, проявляя неподобающую возрасту прыть.

— Отец! — со смехом крикнул ему вслед Леонардо. — Постойте, отец! Я же обещал, что вы увидите ее первым!

— Беги оттуда, сынок, беги! — отдалившись от дома на безопасное расстояние, тот обернулся, но держаться старался все ж поближе к стволу оливы. — Сюда, скорее! Беги ко мне!

Юноше стоило немалых стараний уговорить батюшку вернуться и рассмотреть чудовище поближе.

— Нет, я не смогу отдать это Паоло, — покачал головой успокоившийся сер Пьеро, разглядывая химеру, и в точности повторил вчерашние мысли своего отпрыска: — Твой щит достоин лучшей участи, чем быть вывеской на крестьянском трактире…

Но Леонардо более не интересовался судьбой своего творения. Ему теперь хотелось лишь хорошо выкупаться и уснуть на чистых простынях в отеческом доме, а не в своей провонявшей дохлятиной каморке.

* * *

«В начале февраля мы покидали мятежный Милан, занятый войсками Людовика, которого то ли в шутку, то ли всерьез французы прозвали Отцом народа. Мой друг, маэстро да Винчи, оказал мне любезность, пригласив совершить отъезд в его карете. Это сулило нам возможность предаться продолжительной и весьма познавательной беседе»…

Примерно так должен был выражать свои мысли Лука Пачоли, не окажись им в тот период я. А поскольку именно я и обосновался в сознании фра Пачоли, мне, говоря вслух, следовало облекать выдумку словами таким образом, чтобы не навлечь на себя ничьих подозрений. Поэтому поначалу приходилось быть немногословным и тренироваться, тренироваться. Мыслил же я, конечно, совсем по-другому и вдобавок лихорадочно искал способ достучаться до великого Леонардо, не покалечив его психику и не представ в его глазах тихопомешанным теологом-францисканцем, который чересчур заработался на математическом поприще. Кроме этого, мне нужно было разыскать остальных участников миссии — тоже погибших в далеком будущем Савитри и Шиву. Задача казалась неразрешимой, но я знал, что сура ничего не делает понапрасну, поэтому необходимо просто хорошенько подумать. Времени хватало: до июня 1517 года, когда умрет фра Пачоли, у нас в запасе еще много лет…

152