Кама закрыл глаза и мысленно попросил прощения у погибающих коллег. Так они хотя бы смогут жить в той эпохе, а если бы коридор не закрылся, их и там сжили бы со свету примчавшиеся по следам асуры.
— Всё, сдохла, — сообщил Стяжатель и толкнул девушку кулаком в щеку. — К реинкарнатору. Сейчас вернем шалунишек.
Как только охранники покинули ангар, Кама бросился к «наджо», но все трое были уже мертвы. Тогда он побежал вслед за проникшими в медицинский блок асурами и с удовлетворением отметил, что они выстроились у двери бокса с реинкарнатором. Пока Стяжатель что-то им объяснял, ассистент на цыпочках удалился и помчал в свой сектор.
Это случилось во время гипноза. Может быть, находись я тогда в ином состоянии, всё сложилось бы по-другому. Хуже или лучше — не знаю, но по-другому.
Сначала нахлынула отупляющая тишина. Ты ничего не соображаешь, ты даже не хочешь ничего соображать и, тем более, делать. Все бросить, свернуться и заснуть навсегда в клубящихся пучинах инфозоны! Все осточертело! И при этом — глухое безразличие во всем твоем существе.
— Савитри, остановись! — прошептал я губами Дениса, обращаясь к возлюбленной Агни. — Остановись, мне нужно время!
Как будто мы им располагали, этим временем!
Но я понял: произошло то, что мы учитывали в одном из пунктов плана, хотя втайне надеялись на лучшее. И когда понял, мобилизовался — вытянул себя из липкого сиропа агонии, происходившей в другом месте и в другую эпоху, но с телом, в котором прежде жило мое сознание и с которым оно имело крепкую связь даже теперь.
Нас убили. Нашу миссию вот-вот расшвыряет в пространстве и времени…
Савитри услышала — замерла. Я начал судорожно просеивать через себя терабайты информации. Сверять, анализировать, безжалостно отбрасывать за ненадобностью, захватывать новые сведения. Миллионы путей разбегались от наших ступней в прошлое. А мне нужно открыть всего один, мне нужен единственный и безошибочный выход — только тогда я выведу нас всех из лабиринта!
И вот одна из смутных картин прошлого стала обретать краски и звуки…
— Что за сила творила тебя? Ведь ты столь мал, но в каждом сочленении твоем видна божественная гармония… Нет ничего ненужного, лишь то, что необходимо тебе, дабы жить…
И, едва не прикоснувшись к саранче кончиком тонкого хрящеватого носа, юноша вздрогнул. Разглядывая кузнечика, он позабыл о том, где находился.
Что его несколько минут назад пожелал увидеть родитель, он тоже вспомнил лишь теперь, когда тот сам решил спуститься к нему в мастерскую.
— Отец! Простите, я увлекся и… — бросив насекомую тварь в глиняную плошку к остальным образцам и распрямившись во весь свой немалый рост, юнец встретил входящего пожилого синьора. Мужчина кивнул в ответ на его почтительный поклон.
— Отчего Себастьяно клянется, что более не войдет сюда ни за какие блага мира? — с усмешкой спросил синьор, косясь на нечто укрытое полотном в глубине комнаты.
Молодой человек заступил вперед, тем самым преградив ему путь:
— Он поклялся в этом? Ну наконец-то! Себастьяно нечего здесь делать, и я не велел ему входить ко мне. Это все его постылое любопытство…
— Прекрати пугать слуг, сынок! Иначе некому будет следить за домом, всех распугаешь сво-и-ми… — сер Пьеро выковырнул из плошки сухую бабочку шелкопряда, разглядел, дальнозорко отстранив ее на ладони вытянутой руки, и небрежно кинул обратно, — своими изысканиями. Ну и вонь! К чему это все? — он кивнул на полки с валяющимися там и здесь трупами ящериц, змеек, жуков, летучих мышей и прочей нечисти: все они исправно разлагались в июньской жаре, однако юноше, похоже, не было никакого дела до нестерпимого зловония.
Между разговором старший из собеседников бочком-бочком подвигался к спрятанному под тряпицею диску и уже прицеливался ухватить двумя пальцами уголок полотна, чтоб заглянуть под него. Тогда младший, разгадав маневр батюшки, снова встал между ним и мольбертом.
— Простите, отец, это еще не готово для того, чтобы его показывать!
— А Себастьяно?!
— Я прогнал его. Он самовольно снял покрывало.
— И что такого он там увидел, ежели до сих пор бормочет молитвы и клянется Святой Мадонной, что не останется в нашем доме более ни на час?! Раззвонит по всей округе, и потом мне придется обещать двойную оплату этим бездельникам! И то навряд ли окажутся желающие служить у таких безумцев, как мы!..
Воспользовавшись тем, что в своем пылком монологе прижимистый, говоря откровенно, батюшка, жестикулируя, отвернулся, молодой человек возвел серые глаза к потоку и беззвучно помолился своему ангелу-хранителю. Кудрявый ангел по своей привычке лишь лукаво, чуть вкривь, улыбнулся тонкими губами и таинственно подмигнул. Он никогда не вмешивался, если дело не касалось искусства.
— Ну так что же он там увидел, Леонардо? — настаивал сер Пьеро, раздосадованный покорным молчанием сына.
— Уверяю, отец, ничего из того, что наплодило его разыгравшееся воображение. Я всего лишь копирую устройство сих тварей в портрете будущей химеры, — юноша кивнул на засушенных насекомых и рептилий.
— Но они же мертвы, их ловкость уже не видна в полной своей красе…
Молодой художник улыбнулся, вторя своему лукавому хранителю. У Пьеро да Винчи была хватка нотариуса, но сердце поэта. Он всегда понимал великую гармонию всего сущего, и, быть может, при меньшей расчетливости в самом деле мог бы стать служителем лиры.
— Я сначала изучаю их живыми. Просто в неволе они скоро умирают, как бы я ни старался их кормить. Но в мертвом тоже есть неслыханное обаяние неподвижности! Для моего замысла необходимо то и другое попеременно.