— …и ниже он тебя и всех нас, здешних, в полтора с гаком раза! — послышался насмешливый голос Варуны. — Как и все население тех эпох…
Учитель в сопровождении Шивы шагнул в каморку.
— Но Савитри права — что, собственно говоря, такое есть мы? Плоть? Кости? Фантазии? Иллюзии и заблуждения? Электрические разряды между нервными клетками? Кто даст бесспорный ответ?
И мы крепко пожали друг другу руки.
— Какими судьбами? — спросил я.
— Аури кинула клич, когда все узнали про вашу с Умой беду. Я и прилетел по ее вызову ребятам в помощь. Ты был прав — оборудование у тебя в полном порядке.
— Но что тогда?
— Да есть версии. Пока рабочие. После озвучу.
— А вы, я так понимаю, от лица Денисовой бабушки завели дневник, подписали его своим именем и добавили Дениса в друзья?
— Ну-у-у… не только я. Это было коллективное творчество. Но дневник, ты прав, выдумал и назвал я.
— Вот, значит, откуда был чеснок, бесхозный нетбук, все эти бабушкины загадочные намеки…
— Обговорим это позже. Сейчас тебе нужно выслушать всё, что в запале не выслушал тогда. Отчаяние — плохой советчик…
Мы расставили кресла вкруг и расселись слушать рассказ Шивы о том, что произошло с ним в том злосчастном цикле.
— Когда я в облике команданте уже почти спустился в вестибюль «Хабана Либре», перед глазами все потемнело, пол ушел из-под ног…
Черная пелена спала. Он испытал пронзительную боль в правой ноге и стиснул зубы. Всё кругом было незнакомым: беленые стены какой-то хибары, низкий потолок, черная доска на стене, исписанная мелом, беспрестанное гудение мух и страшный смрад пропастины.
Шива привстал с пола. В дальнем углу комнаты лежали двое незнакомцев в рванине, окровавленных, но кровь на них и на полу уже почернела и засохла, и сразу стало понятно, что они мертвы, мертвы давно, гниют на жаре, облепленные мухами.
Разогнав насекомых, так и норовивших усесться на промокший бинт, и ощупав лицо связанными руками, Танцор пришел к выводу, что по-прежнему остается ассимилирован с сознанием команданте и в его теле. Но почему он здесь? Ведь только что он находился в Гаване, в лучшем столичном отеле и…
В комнату, зажимая нос одной рукой и неся миску в другой, вошла смуглая молодая женщина. Она испуганно поглядывала на Шиву, готовая в любой момент отскочить и сбежать.
— Не бойтесь, сеньорита, — произнес хозяин тела, в котором гостил и Шива, — я не ем людей, — он усмехнулся, — но с удовольствием съел бы похлебку, которую вы принесли.
Нехорошее подозрение шевельнулось в душе Танцора. Но не спрашивать же о том, какой теперь год и месяц! Хотя почему нет — что им обоим, с команданте, теперь терять?
— Что это за место? — облизывая ложку, спросил Че, принужденный к этому Шивой, хотя самому пленнику оно было уже не слишком интересно.
— Ла-Игера, сеньор.
«О, нет!» — мысленно простонал Шива и уже не стал более церемониться, задавая вопросы:
— Как вас зовут, красавица?
— Хулия Кортес.
— И чем занимаетесь?
— Я учительница, — она кивнула на школьную доску.
— А почему тогда ваши ученики пишут с орфографическими ошибками? — пленник с улыбкой указал на корявую надпись мелом: — «Я умею читать»: для чего в слове «умею» стоит ударение? Это школа? У нас на Кубе другие школы…
Хулия склонила голову, пряча глаза.
«Таня, Таня, Мимолетная Звезда, дошла она до места или нет? Нет!» — мелькало где-то на задворках сознания; Шива уже не знал, чьего именно сознания. Он говорил и говорил вслух о кубинском образовании, думая совсем о других вещах. Тут всплыло в памяти и переданное по радио месяц назад сообщение о трупе Тамары Бунке, найденном на берегу Рио-Гранде, и связанное с этим собственное недоверие. Зря не верил. Сегодня…
— Какое сегодня число, Хулия?
— Девятое октября, — забрав миску, она повернулась уходить.
— Подождите, Хулия. Могу я с вами немного поговорить? Тут дурно пахнет, я знаю, но…
Она кивнула, по-прежнему пряча глаза и прикрывая нос и рот.
Девятое октября. По истории, которую из-за многих циклизаций Шива помнил назубок, это последний день жизни команданте, а ровно сорок дней назад, тридцать первого августа, была убита связная — верная Таня. Как он мог тут очутиться? Почему молчат сура и Агни? Если Уму в точности так же закинуло на шесть с половиной лет вперед, то после гибели Бунке она должна вернуться на «Трийпуру» и поднять тревогу. Но ничего не происходит… Этот сбой, этот странный сбой…
Сердце колотилось, как бешеное. Он уже всё понял. Это конец. У него остается всего…
— Который час?
— Около десяти, сеньор.
У него остается всего четыре часа жизни. Что будет потом, если суры нет рядом, если не откликается координатор — Агни, а Уму вышвырнуло из локации? Он очнется в родном теле или проснется в реинкарнационном боксе, куда система телепортирует дубликат? А если останется тут, развоплощенный?
Он отчаянно думал, а тем временем выговаривал слова о революции, и по лицу девушки было видно, что ей это совершенно не интересно, что слушает она из вежливости или из жалости, видя, как отделали пленника солдаты, вымещая на нем гибель своих товарищей в перестрелках.
Хозяин тела, в котором находился Шива, еще на что-то надеялся. Он не мог до конца поверить, что его жизнь могут вот так взять — и оборвать. Ему в самом деле теперь страшно: что там, за порогом? Верно ли, что в согласии с атеистическим немецко-русским учением материалистов — небытие и вечная пустота? Или муки ада, которыми стращают христианские священники по всему миру? А если все же сознание переносится из тела в тело, как умеют делать индейские шаманы и как верят далеко в сказочной Индии, — что достанется тогда смертнику? Если верить только глазам, то он, врач, вскрывший не один труп, был близок к соблазну исповедовать самую первую теорию: души в этой груде разлагающейся плоти он не находил ни разу. Впрочем, разума, копаясь в мертвых мозгах, он тоже не находил, и в таком виде они не слишком отличались от мозгов какого-нибудь крупного животного — овцы, свиньи или обезьяны…