У меня в голове тут же сложилась картинка: пылая жаждой мести за испорченные новые обои, Бирюков-старший (или младший) выдумывает долгоиграющий план, как можно меня развести, выжидает двадцать лет, словно граф Монте-Кристо в застенках замка Иф, и воплощает в жизнь со всей яростью обиженного и оскорбленного квартировладельца! Представив себе Бирюковых (особенно старшего, который слесарь) в цилиндре и во фраке, я не сдержался и тоже хрюкнул от смеха в ладонь. К счастью, никто не понял правильной причины: родственники решили, что я смеюсь над своим малолетним заявлением. Просто очень уж прикольно выглядел в гипотетическом цилиндре вечно поддатый Андрей Васильевич.
— Ну-с, вот так и сбываются детские мечты! — потирая руки, сказал папа и предложил начинать ужин.
— Ох, лить воду ему сам гороскоп велел! — усаживаясь с нами за стол, засмеялась бабушка.
— Это почему?
— Он же Водолей!
— Да?! — удивился папа, вглядываясь в меня так, как будто ему сообщили о присвоении мне Нобелевской премии. — Не знал. А я тогда кто?
— Ты — Близнецы, — спокойно ответила мама.
И пока они с бабушкой посвящали нас в тонкости зодиаков, мы с отцом, не сговариваясь, закатили глаза к потолку: обычно у женщин такие темы надолго.
— Ужас! — шепнул папа. — Как они всю эту ерунду запоминают?! И зачем?
— Еще по годам есть, — на всякий случай предупредил я его.
Выговорившись от души, мама и бабушка перешли на более актуальные и даже чем-то интересные мне темы — чем меня кормить, чтобы не обидеть врачей. Но когда я услышал будущее меню, то понял: лучше бы они продолжали говорить о гороскопах. Вспомнил с горя старый детский мультик: «Я не козел, траву не ем!» Но их разве переубедишь? Врач ведь написал, блин!
— А зачем вы купили этот странный стул? — в надежде сменить тему спросил я.
— Какой стул? — не поняла мама, и рука ее, не донеся вилку до рта, замерла в воздухе.
— Тот, что стоит у меня в комнате. Фольклорный такой стульчик. Типа, эльфийский трон.
Они с отцом недоуменно переглянулись:
— Мы никаких стульев не покупали!
— Позвольте вам не поверить! — сыронизировал я, меж тем теряясь при виде их лиц: кажется, они не притворялись.
Отец поднялся:
— Посмотрю.
Мы все отправились в мою комнату, и старших я пропустил вперед, зайдя последним.
— И где? — спросила мама.
— Вон… же…
Никаких стульев под барометром не было. Ни эльфийских, ни самых обычных.
Я подошел к тому месту, где он стоял еще двадцать минут назад. Стула не было. Не было! А в последний раз я взглянул на него, когда услышал, как с приходом родителей открывалась входная дверь, то есть еще двадцать минут назад эта штука была на месте. Родители озадаченно переглядывались, и мне не нужно было этого видеть: я ощущал их тревогу позвоночником. Пытаясь мне хоть как-то помочь, бабушка заглянула под кровать и развела руками.
— Это наркоз… — кашлянув, тихо сказал отец, с намеком посмотрев на мать, и та понимающе кивнула.
— Вы о чем? А?
— Тебе вводили кетамин. Он так действует, что ты не засыпаешь полностью и слышишь, что происходит, но не чувствуешь боли и при этом у тебя возникают слуховые и зрительные галлюцинации. Он повышает артериальное давление, поэтому тебе во время операции вводили его. Вообще это психоактивное вещество. Наркотик.
Я опустился в свое компьютерное кресло:
— Но… это же было давно?
Вот откуда были те голоса, Шивы-Савитри, странные видения. Все очень просто: мне впрыснули тогда галлюциноген, и я, как выразилась однажды Ленка, просто смотрел мультики, пока надо мной шаманили врачи.
— Индивидуальная реакция организма непредсказуема, — вздохнул папа, присаживаясь напротив меня, на кровать, и по обе стороны от него уселись мама и бабушка. — Это как расширение сознания при медитации. Кто-то делает это осознанно, с кем-то происходит случайно, при постороннем воздействии — так, как с тобой. А у кого-то никаких эффектов и последствий.
— И я что, всю жизнь теперь буду ловить глюки, что ли?
— Я думаю, это временно. Но как пойдешь к врачу, ты ему об этом расскажи, Деня.
Да, да, всё сходится. Всё, кроме одного: многое из того, что я только что причислил к галлюцинациям, приходило ко мне во снах и в реальности и раньше — до того, как меня пырнул Кульпатов.
Оно случилось первого мая. Умываясь утром, я ощутил, как плавно уходит из-под ног пол, и на всякий случай присел на край ванны. Щетки в стакане на полочке звенели, полотенца на сушилке покачивались.
«Землетрясение?» — мелькнула мысль.
Землетрясения в наших краях — явление, в общем-то, нечастое. Но из той категории, о которой говорят «редко, но метко». Последний раз нас качало лет десять-двенадцать назад. Помню, все классы нашей смены в спешном порядке вывели на спортивную площадку перед школой, а потом долго и нудно объясняли правила поведения в таких случаях. Я запомнил, что надо быстро, не пользуясь лифтом, покинуть здание, выйти на открытую местность и ждать развития событий, а если не успел выйти — встать в дверной проем. Глядя теперь на раскачивающиеся полотенца, я подумал — а не пора ли с вещами на выход?
Не прошло и минуты, как избушка Бабы-яги утихомирилась, поджала курьи ножки и уселась на прежнее место, словно ничего не было. Дом как дом, снова притворяется неприступной твердыней.
В своей комнате я сделал специальную, прописанную мне лично Александром Михалычем зарядку для мышц пресса и для лучшего заживления рубца, а потом начал одеваться: мой автобус уходил с автовокзала в Артанай через сорок минут.