— Хорош фигней страдать, пацанва, — произношу я слова, которых, конечно же, я тогда не говорил, однако после сегодняшнего взрыва в сараюшке мечтал сказать.
Самое странное, что я отлично осознаю: это сон, и я могу в нем делать все, что пожелаю. Но при этом я верю, что делать это все смог бы и в реальности.
Разведя руки в стороны, я начинаю смотреть в сердце пламени, туда, где самое светлое пятнышко. А про себя приказываю: восстань! Пламя покоряется, и мальчишки с воплями рассыпаются в разные стороны, когда над углями с небо встает гигантская огненная фигура джинна, но среди пляшущих рыжих языков зыбкого образа можно угадать птичью голову — то ли кречета, то ли ворона, толком и не разобрать.
— Ну что, Агуня, покажешь отрокам, на что ты способен в гневе? — спросил я его.
Все скрывается в пламени, и я понимаю, что нахожусь уже совсем в другом месте. Здесь сумеречно, но сумерки эти какие-то давящие, неестественные. Они созданы не из-за того, что закатилось солнце и пришел вечер — здесь так будто бы всегда. И при этом очертания всех предметов резкие, отчего больно глазам. Какие-то ветки, трава, кустарник — все видно, каждый отросток, каждый лист. А еще я чувствую, что за мной давно и упорно следят.
«Он пришел!» — доносится до меня чья-то смятенная мысль.
Из сумрака выплывает лицо пожилого мужчины, который пристально меня разглядывает, и я неведомо как, однако немедленно узнаю, что это кто-то из моих родственников, причем на сегодняшний день еще не родившийся на свет. И меня не смущает, что незнакомец старше меня раза в два — он старше даже моего отца!
«Скажи, скажи скорее, почему это случилось?» — встревожено вопрошает он меня, но губы его неподвижны, а на лице отражается не только волнение, но и какой-то суеверный ужас. Одновременно я понимаю, что давно и упорно следит за мною кто-то другой.
«Почему это произошло?»
«Что произошло?» — пытаюсь спросить я и не могу: мышцы лица, губы, язык не повинуются мне.
И тут будто что-то подтолкнуло меня взглянуть на собственную руку. С трудом приподняв ее, я вижу, что она костлява и покрыта тленом, как если бы принадлежала гниющему трупу.
Я заорал и проснулся. Но моего вопля никто не услышал, потому что отрывисто и противно вскрикивала сирена тревоги.
— Твою мать! — одеваясь, ругался Николаич. — Сбесились они сегодня там, что ли?!
Было все еще темно. Наверное, проспали мы всего ничего…
И вот мы снова, как в кабацком угаре, несемся куда-то по городу, и снова матерится на каждом ухабе Рыба, а рация заливается вопросами нашего супер-пупер-исполнительного диспетчера, который, в отличие от нас, явился на дежурство только вчера днем, выспавшимся и бодреньким, как тамагочи после кормежки.
Не могу точно сказать, что это было — глюк или что похуже, то есть реальный объект, — но, едва раздирая слипающиеся веки, я однажды взглянул в промежуток между домами у набережной и тут же проснулся. Там, если мне не изменяет чувство перспективы, примерно над рекой, ближе к противоположному берегу, в небе светился небольшой изумрудный шар, перехлестнутый по экватору неровным алым поясом. И самое странное, что такой же в точности я уже видел раньше, намного раньше…
— Жень! — я толкнул щиколоткой ботинок коллеги. — Смотри туда!
Но машина, как назло, уже миновала просвет между домами, и здание закрыло своим глухим серым фасадом вопиющий результат моих трех полубессонных ночей.
— Куда? — проснулся Женька, моргая и напоминая по приметам фоторобот вынутого из гроба упыря.
— Блин. Проехали… В прямом смысле.
— А чё было-то?
В следующем просвете между домами не оказалось ни летающих сфер, ни других каких-нибудь явлений, выбивающихся из разряда нормального. Где-то там, в темноте, спокойно текла себе река, а над нею конопатилось редкими звездами холодное ночное небо.
— Ты НЛО видел когда-нибудь? — аккуратно спросил я Женьку.
— Не-а! Но мамка рассказывала, у них под Тамбовом недавно летало что-то. Да у них там вечно что-нибудь летает. А ты что, НЛО увидел?
Я предпочел отмазаться по-умному:
— Прям. Фигня какая-то примерещилась на том берегу — думал, может, и там горит чего…
— Да типун те на язык! — вмешался Артем Николаич. — Хватит с нас уже того, что было!
Призвав на помощь здравый смысл и решительно отметя внутренние возражения о хваленом чувстве перспективы, я объяснил свой глюк самым простым доводом. Видимо, это было что-то вроде новой кафешки на набережной, а ее хозяева ради выпендрежа соорудили на крыше светящуюся вывеску — может быть, в форме круга, а может, даже и шара. А я, уже однажды, в детстве, видевший похожую зеленую штуку, с легкостью принял за то же самое вычурный рекламный прибамбас. Психика, как говорит мой отец, — программа навороченная. А уж мой отец, поверьте, знает, о чем говорит.
Моя же психика, наверняка прилично расстроенная нездоровым образом жизни, глухо поворчав на такой приштопанный белыми нитками аргумент, переключилась на более важные события: мы подъезжали к складам, откуда поступил сигнал о возгорании. Но ни дыма, ни огня видно до сих пор не было.
— Странно… — сказал Николаич и наконец соизволил удостоить ответом диспетчера: — Пока очага не видим.
— Какая категория сложности? — с настойчивостью попугая уточнил тот.
— Андрей, у тебя там пластинку заело? Я же тебе говорю: не видим очага возгорания!
Дорога вильнула, спускаясь с небольшого склона, и глазам нашим представилось сюрреалистическое зрелище.
Вместо построек там и тут торчали обгорелые руины по обе стороны от подъездной дороги. Сама дорога была черной от сажи, снега не осталось. Но никаких следов дыма, да и вид такой, будто сгорело тут все несколько дней назад.