Пари с будущим - Страница 169

169

— Вы хотите сказать, Лизу подменят подделкой?

— Нет, ваше авторство будет полностью доказано.

— Что же тогда? — он взял в руки один из картонов и вгляделся в эскиз. — Вы сказали — «кроме бровей». Что там не так с бровями, Лука?

— Их нет.

— Чем вы это объясните? Веяние моды? Она попросит еще один портрет несколько лет спустя и выщиплет брови?

— Нет, после 1506 года вы с нею больше не увидитесь. А насчет бровей… Мне не довелось побывать во всех эпохах во время работы на станции, но некоторые специалисты у нас рассказывали о том, что в Древнем Египте люди полностью сбривали брови, чтобы обезобразить себя по причине траура…

— Ну, то у предков коптов! Древние все были чудаки почище нашего…

— Да, прямая аналогия не прослеживается. Но иных причин я не знаю, мессер. Поживем — увидим.

— Хотелось бы. Могу представить вашу степень разочарования: вы приходите за ответом, а у меня самого одни вопросы!

Мы засмеялись. В разговорах с Леонардо я прежде побаивался тем, связанных со смертью. Боялся, что однажды он не утерпит и спросит — «когда?» И я не посмею ответить и при этом буду чувствовать себя негодяем: ведь я знаю, а для него это тайна за семью печатями. Но он не спрашивал и даже взглядом не подавал намеков. И однажды я понял, что мессер — не спросит. Человек, который ограничил себя в познании технологий будущего и сделал это волевым усилием, осознанием опасности такого анахронизма, не станет спрашивать о дате собственной смерти. Тогда всё встало на свои места, былая моя зажатость при общении с ним исчезла. Я не знал его полностью, но понимал и тех, кто шел за ним, и тех, кто его ненавидел.

Время шло, и вот в один прекрасный вечер я приехал к Палаццо Веккьо, застав там да Винчи. Сидя на лесах, он расписывал «Битву», а внизу несколько подмастерьев поддерживали огонь в небольших, обложенных камнем, очагах, призванных высушивать фреску. Не тревожа его, я просидел вместе с подмастерьями до ночи, наблюдая за его работой, разительно и принципиально отличавшейся от той, что я видел прежде. Спустившись и разглядев меня, Леонардо удивился и укорил: мол, нужно было подать голос.

— Я не имею исторического права вам мешать, — сказал я, когда мы уже шагали с ним к мастерской. — А теперь хочу поделиться: «адская машина» закончена!

— Святая Мадонна! — с восхищением, какого раньше никогда передо мной не выказывал, остановившись и ухватив меня за плечи, воскликнул художник. — Примите мои поздравления, мой друг! Одного мне будет жаль…

— Чего же?

Он отпустил меня и понурился:

— Я привык к Агни в обличии Луки и не знаю, смогу ли переносить настоящего Луку после того, как вы вернетесь к себе. Мы никогда не говорили с ним о том, о чем говорили с вами, к тому же в некоторых вещах он… слишком ограничен. И… знаете, тяжело расставаться с кем-то, кто, кажется, тебя понимает и кого, кажется, понимаешь ты…

— Вы преувеличиваете мои способности, мессер. Агни всего лишь обыватель из будущего, дрессированная обезьяна, обученная неизвестным здесь и сейчас фокусам, но мало понимающая их глубинный смысл. Тот, кого Лиза звала «ади» — не я, он как бы внутренний слой, сердцевина древесного ствола, к которой Агни не имеет никакого отношения, хотя сам является по отношению к нему этим самым «деревом». Он выручает нас, поставивших человечество на грань гибели, а я только проводник для него, покорный исполнитель, и знаю свое место.

— Ну-ну, — неподражаемым своим тоном ответил Леонардо, и, я уверен, утопил в бороде ту самую лукавую усмешку, которую приписывал и некоторым своим героям. По-моему, он всегда судил о людях, с которыми давно общался, куда лучше, чем они того заслуживали. И я в их числе. — Вы видели фреску? Что скажете?

— Смените краски.

— То есть?

— Вы спасете «Битву» если в верхней части стены выберете краски, которые просохнут быстрее и которые не будут отторгаться грунтовкой.

— Я уже думал об этом.

— Знаю.

— Ну вот, а говорите — дрессированная обезьяна.

— Я дрессированная обезьяна из будущего. У меня фора, мессер.

— Ладно, ладно, будет вам.

Отправление я назначил на другую ночь. Вышел на связь с оператором Гаруты и велел оповестить Шиву и Савитри. Гарутой управляла Тэа, и она не стала скрывать радости.

Первой в мастерскую приехала мона Лиза. Разумеется, тайком. Мы впустили ее через черный ход, и, оказавшись в комнате с центрифугами, она замерла:

— Не могу поверить, что тебе удалось! А где Шива?

— Он бежал из плена и, надеюсь, скоро будет здесь. Во всяком случае, это мне обещала его сестра.

К нам постучался и заглянул Салаино. Он должен был ассистировать учителю во время нашей переброски, а потом помочь ему уничтожить «Тандаву».

— Там ломится какой-то синьор в маске, представился господином Шивой. Он утверждает, будто вы все тут его с нетерпением дожидаетесь. Пускать?

— Безусловно, — спокойно ответил Леонардо, разглядывая пульт.

Салаино провел герцога через кузницу и впустил в тайную комнату. Лиза-Савитри уставилась на него с любопытством.

— Молния мне в чакру, ну вы и окопались! — воскликнул Борджиа, сбрасывая монашеский куколь и снимая с лица шелковую маску.

Широко расставленные, огненные черные глаза, густые, красиво изломленные брови, хитроватый прищур улыбки, прямой, чуть вздернутый нос, густые волнистые волосы смоляного цвета и клочковатая неопрятная бородка…

— Че… — вырвалось из приоткрывшегося от удивления рта Лизы, — …заре?!

«Постфактум априори»

169